Война

Время на прочтение: 22 минут(ы)

Война есть более или менее длительное состояние острого конфликта между двумя и более человеческими обществами (Война внешняя) или значительными частями—чаще всего классами—одного и того ясе общества (Война гранеданская), разрешаемое при помощи организованного насилия (обычно с применением оружия).

Война как социальное явление.

Война

Случайные и эпизодические столкновения, какие могут произойти между первобытными племенами или другими группами первобытных людей, встречающимися в поисках пищи или воды у реки или в лесу, не могут считаться войнами. Война появляются на позднейшей стадии развития, когда человеческое общество само более организовано, когда оно уяе обладает материальными средствами для организованного, т. е. длительного и планового, насилия и когда у него появляются поводы вступать в длительные конфликты с другими.

Иными словами, Война предполагает наличие организованной и сознательной воли общества (или части общества) к пользованию насилием как орудием для осуществления определенных задач. В бесклассовых обществах или в обществах со слабым классовым строением (племенах и родах) эта воля, действительно, может быть коллективной волей всех его членов; в классовых же обществах или государствах она является волей класса, стоящего во главе общества и подчиняющего себе остальные классы методами принуждения или убеждения.

В первом случае Война будет орудием осуществления задач всего общества, во втором—орудием осуществления задач господствующего класса, выступающего от имени общества и отождествляющего общество с собой. Поскольку сознательное и систематическое стремление общества или класса к осуществлению определенных задач есть то, что именуется политикой, войну можно определить, вслед за Клаузевицем, как орудие осуществления политики, как «продолжение политики другими средствами», с той существенной оговоркой, что под словом «политика» следует понимать, в первую очередь, не столько внешнюю, сколько внутреннюю политику, т. е. политику, определяемую внутренними условиями, в отношении которой внешняя политика сама является лишь продолжением.

Т. о., Война является не стихийным и безмотивным проявлением каких-то качеств, присущих обществу или человеку, как думают те философы и социологи, к-рые исходят из предположения о якобы воинственной натуре человека или из теории универсальной борьбы в природе всех против всех, а имеет неизменно целевую установку, сознательно осуществляемую ее инициаторами и составляющую ее содержание. Войны бессодержательной, Война, к-рая ведется ради Войны, как предполагают вышеупомянутые философы и социологи, или в виде искусства ради искусства, как это изображают нек-рые историки и биографы великих завоевателей,—таких Войн нет.

Каждая Война, как бы, казалось, она случайно ни зародилась, преследует определенные цели, диктуемые сознательной волей ее начавших. Каковы эти цели? Они могут быть только целями материального порядка. Инициаторы Войны обычно не признают этого и прикрывают ее различными мотивами этического или правового характера. Оскорбленная «национальная честь» (пример: Франция объявляет Войну Пруссии в 1870, потому что король Вильгельм повернулся спиной к послу Бенедетти—инцидент, как известно, нарочито подкрашенный Бисмарком в Эмсской фальшивке), убийство «подданных» (военная экспедиция Генриха прусского—«бронированный кулак»—в отмщение за убийство двух немецких миссионеров в Шаньдуне), охрана прав граждан (вооруженная интервенция держав в Китае в 1927), нерушимость договоров (объявление Войну Германии Англией в 1914 за нарушение скрепленного международными договорами нейтралитета Бельгии), защита религии (крестовые походы), заступничество за угнетенных «братьев» (Русско-турецкая война 1877—78), воссоединение национальности (объявление Италией В. своей австрийск. союзнице в 1915 для освобождения итальянского населения Трентино), защита культуры вообще (лозунги империалистических держав в империалистской Войне), борьба с тиранией и милитаризмом (Война с Наполеоном I и Вильгельмом II), исторические права (захват Бессарабии Румынией), просто юридические права (Война за престолонаследие), и т. д.—такие и подобные мотивы выставлялись воюющими и, в частности, нападающими сторонами во всех войнах с древнейших времен до наших дней.

Конечно, все эти мотивы и объяснения являлись чистыми фикциями, к-рые очень плохо прикрывали весьма материальный смысл данных Войн. Можно сказать, что ни одна из них не была бы предпринята, если бы она не обещала, в случае победы, крупных материальных выгод. Сплошь и рядом национальная честь оскорблялась, сограждане и подданные избивались, и их права нарушались, договоры рвались в клочки, национальности жили разрозненно под различными флагами и т. д., и Война из-за этого не происходило, и даже дипломатических нот не писалось. Еще менее могут объяснить подлинный характер Войны те эпизоды, к-рые часто являются формальными поводами к ней, как, напр., пограничные столкновения, нарушение территориальной неприкосновенности или далее преднамеренная провокация, вроде исторического выстрела в Сараеве.

Ставить Войну в зависимость от таких случайных или изолированных событий— значит и самую Войну сделать случайностью. На деле эти эпизоды только тогда ведут к Войне, когда ее хотят иметь ; если такого желания ни с той, ни с другой стороны нет, то они ликвидируются простым дипломатическим путем. Если бы в 1904 Англия хотела вмешаться в Войну Японии с Россией, то она с большим удобством могла бы воспользоваться известным инцидентом на Доггербанке; напротив, если бы Австро-Венгрия не хотела Войны с Сербией, то даже убийство наследника престола нашло бы себе разрешение на канцелярских столах венского «Балплаца». Но Англия войны с Россией не хотела; напротив, она проектировала уже привлечение ее на свою сторону против Германии и стремилась к ликвидации Русско-японской войны: проступок Рожественского был поэтому ему великодушно прощен, и Войны не произошло.

Австро-Венгрия же решила, наконец, покончить с назойливым сербским соседом, и террористический акт в Сараеве был поставлен в вину сербскому правительству: последнему была объявлена война.—Как в этих, так и в других подобных случаях, решающим моментом были и бывают не случайные и даже не умышленно-провокационные эпизоды, а соображения другого, более важного порядка, которые исходят из реальных и материальных интересов. Но вышеприведенному положению. как будто противоречит наличие Войны другого порядка—Войн политических в прямом смысле слова—Войн династических, диверсионных, интервенционистских и других, имеющих своей непосредственной целью установление, укрепление и расширение политической власти и политического влияния, а еще более—Войн освободительных, революционных, религиозных и т. п.

Но это противоречие—мнимое и формальное, оно разрешается при более углубленном анализе характера этих Войн. И эти Войны не имели бы места, если бы не обещали в перспективе материальных благ. Даже в освободительн. Войнах, в Войнах революционных, которые вели угнетен, классы или народы против своих поработителей, материальные блага, в широком смысле этого слова, составляли основу, на которой была построена и к-рой определялась освободительная и революционная идеология. Когда национальная буржуазия боролась против чужеземного ига, напр., в Италии или Венгрии, и устами своей интеллигенции создавала идеологию самого высокого идеалистического типа, увлекавшую не только собственные народные массы, но и свободолюбивые элементы в других странах, то в основе этой идеологии все же лежало стремление к обладанию теми материальными благами (вплоть до создания собственных кадров чиновников и собственной армии с офицерами), доступ к к-рым был закрыт или затруднен для буржуазии чужеземными властителями, узурпировавшими политическую власть, а через нее также и контроль над хозяйственной жизнью страны.

Борьба рабочего класса за социализм—борьба, принимавшая и принимающая форму революционных восстаний, гражданских Войн и внешних Войн революционного характера, борьба, создающая величайшую по своему охвату и по своей глубине идеологию, полную глубокого идеализма,—есть в основе борьба за материальные цели, это признает сама идеология этого класса, которая в своем самосознании и именует себя материалистической и вскрывает материальные классовые цели борющегося пролетариата. И даже в т. н. религиозных войнах, внешних и гражданских, в к-рых спиритуалистический момент составляет ядро всей идеологии и, казалось бы, служит главным импульсом к борьбе, даже в этих войнах материальные интересы давным давно уже вскрыты всеми серьезными историками.

Не только крестовые походы, очень скоро перешедшие к захвату торговых путей на восток, к приобретению земель для обедневших дворян и рыцарей и к грабежу вообще, не только завоевательные Войны ислама, в к-рых религиозный момент с самого начала служил лишь инструментом для торговых интересов,—но даже гражданские религиозные Войны в различных странах (Франции, Германии, Богемии и т. д.) были в основе классовыми Войнами за материальные интересы, к-рым средневековая идеология придавала религиозную оболочку подобно тому, как она в искусстве облекала в религиозные формы совершенно светские сюжеты и фигуры. То же самое надо сказать и относительно собственно политических войн. Ведь если признать, что политика не есть нечто самодовлеющее, а есть «концентрированная экономика», то станет ясно, что всякая политическая Война является в основе Войны за материальные интересы.

Такие войны ведутся, конечно, не ради династий, как таковых, а ради материальных интересов того класса, на который эти династии опираются; и режим, ради которого происходит вооруженное вмешательство или для спасения которого предпринимается диверсионная война, есть режим не лица или группы лиц, а целого класса, который при нем находится у власти. Итак, войны ведутся ради материальных целей, т. е. за материальные блага. Это— основная установка их, определяемая интересами (в свою очередь, как мы еще увидим, обусловленными экономической структурой общества) бесклассового общества или стоящего во главе государства класса, к-рые сознательно прибегают к ним как к орудию своей политики.

Война как «одно из искусств приобретения»,

Это было ясно еще Аристотелю, определявшему Войну как «одно из искусств приобретения», если слово «приобретение» понимать более широко, чем простое присвоение чего-то, принадлежащего другому. Платон также видел материальную подкладку Войн, когда он, изображая последствия, какие получатся для его «идеального» общества, если оно увлечется «мирскими» делами, указывал, что это общество тогда перерастет свои естественные ресурсы, и мы «пожелаем забрать у наших соседей кусок земли, а они, в свою очередь, преступив границы необходимого, тоже пожелают кусок нашей земли, и в результате, Главной, у нас будет война». Конечно, теория происхождения Войн явно подсказывалась Платону современным ему состоянием производительных сил и была отчасти построена на аналогии с человеком, живущим «не по средствам» и прибегающим к незаконным средствам добывания их.

Все же и у Платона нет никаких сомнений относительно материальных корней войны и природы ее как «искусства приобретения». У более поздних философов, подходивших материалистически к Войне, концепция была гораздо грубее. Автор «Града Божьего», Августин, вопрошал: «что такое Война, как не грабеж в большом масштабе?» («Quid bella nisi magna latrocinia?»), и тот же взгляд выражал много веков спустя Вольтер, утверждая, что «во всех войнах речь идет исключительно о грабеже»—о том, «чтобы пожать хлеб, посеянный другими, забрать их баранов, лошадей, волов и домашний скарб». После всех тех многочисленных и исключительно грабительских войн, которые Европа пережила на исходе древних веков, затем на протяжении средних и в начале нового времени, такой взгляд на Войну был вполне естественен.

Перед Вольтером как бы воочию прошли нашествия азиатских и др. варварских орд на римскую империю, крестовые походы, множество местных феодальных войн, бесчисленные колониальные и торговые войны 16-го века, Тридцатилетняя война—все необыкновенно разрушительные и сопровождавшиеся беспримерным грабежом. Многие из них преследовали исключительно цели грабежа, а у других грабеж как сопутствующее явление занимал такое большое место, что самым тесным образом переплетался с целями войны, отнюдь не просто грабительскими. Но даже позднее войны продолжали быть грабительскими, так что Прудон в 19 столетии все еще мог говорить, что «грабеж составляет душу Войны, то, что делает ее популярной».

Действительно, Наполеоновские войны были сплошь грабительскими (знаменитая и характерная прокламация Бонапарта к солдатам накануне итальянского похода: «вы плохо питаетесь и почти голы. Правительство вам много должно, но ничего для вас не может сделать… Я поведу вас в самые плодородные равнины мира, вы найдете там большие города, богатые провинции, вы найдете там честь, славу и богатства». Ср. не менее знаменитое и характерное восклицание победителя Наполеона, Блюхера, увидевшего в первый раз Лондон, столицу союзника, с высоты соседнего холма: «что за город для разграбления!»). Да и в наше время чем иным был знаменитый международный поход против китайских боксеров в 1900 под начальством «мирового фельдмаршала» Вальдерзее?

И разве самая последняя «великая» война «за культуру и право» не была насквозь пропитана грабежом? Стоит только вспомнить промышленное разграбление Бельгии немцами, вывоз ими же огромного количества продовольствия из Украины, грабеж царских войск и чиновников в Вост. Пруссии и Австрии, присвоение англичанами в начале войны гч германских патентов и германского промышленного и банковского имущества в Англии и Британской империи вообще, захват англичанами во время гражданской войны русской нефти в Баку и русского леса на севере, увоз чешскими легионерами советского золота и огромного имущества из Сибири—все это такие яркие и организованные акты грабежа, что невольно возникает сомнение, не входили ли они впрямь в цели войны, поскольку, напр., вторжение немцев в Бельгию или англичан в Закавказье и Среднюю Азию могло быть подсказано не только стратегическими, но и просто грабительскими соображениями?

При всем том было бы очень упрощенно рассматривать материальную цель войны с точки зрения простого организованного грабежа. Общество, даже примитивное или, наоборот, архи-империалистическое, все же не есть просто пиратская банда, и грабеж, как особенно одиозная и элементарная форма присвоения чужих материальных благ, должен как правило рассматриваться скорее как один из видов насилия, который, наравне с другими видами и формами насилия, позволяет себе завоеватель, овладевший неприятельской территорией. Но материальные блага не есть нечто раз навсегда определенное и данное для всех времен и для всех обществ. То, что является благом в глазах одного общества или одного класса в данном обществе, не является необходимо таким же в глазах другого общества или другого класса того же общества.

Для большинства обществ древности рабы имели огромную ценность: их трудом созданы были огромные империи Азии, на их труде покоилось существование Спарты, их трудом разрабатывались естественные богатства в Римской империи. Аристотель и имел в виду рабов, когда говорил, что война есть одно из искусств приобретения:

  • добыча рабов составляла одну из главных целей войны в античном мире.
  • Для скотоводческих кочевых народов основным материальным благом были территории, и Чингис-ханы исходили целые материки с целью добыть их.
  • Напротив, в 15 и 16 веках авантюристы избороздили огромные неведомые океаны в поисках богатств, и Испания, Португалия, Нидерланды и Англия вели нескончаемые войны между собой и с туземными народами за обладание ими.
  • Еще до открытия новых морских путей, когда торговля с Востоком шла еще через Италию, борьба за обладание Италией составляла основной стержень вековой борьбы между папами и германскими императорами.
  • Начиная с 17 столетия, материальными благами первостепенной важности стали колонии, где добывались тростниковый сахар, ром, рис, индиго, чай, и за обладание ими велись жесточайшие войны под различными прикрытиями и предлогами.
  • Так, знаменитые войны за т. н. Испанское наследство,— войны, с виду чисто династические,—были на деле войнами за средиземноморские пути в Индийский океан, постепенно становившийся английским.
  • 19-й век был веком колониальных войн за рынки сбыта: с одинаковым рвением «открывали» центральную Африку—для сбыта манчестерской пряжи, и «косный» Китай — для сбыта индийского опиума.
  • С конца этого столетия основное материальное благо стало вырисовываться в форме промышленного сырья (от железа до нефти), и за обладание им или за контроль* над ним ведется борьба, многократно угрожавшая войной и, наконец, действительно перешедшая в мировую бойню.

Материальные блага, из-за к-рых ведутся войны, принимают, таким обр., в разное время, в разные эпохи, разные формы, при чем сравнительная ценность их определяется хозяйственной природой и классовой структурой общества, в частности, следовательно, экономическими интересами господствующего в государстве класса. Соответственно этому и Война имеет в различные эпохи различное содержание, смотря по тому, какого типа общество преобладает в данный момент. Было бы, конечно, чрезвычайно рискованно пытаться составить некую схему войн, параллельную линии развития общественных, структур, так, чтобы каждой из последних соответствовала война специфического содержания.

Не только каждый отрезок времени представлен, в силу закона неравномерного развития, обществами самых различных типов и самого разнообразного классового строения, но и каждый данный тип общества, при всей своей определенности и выразительности, все же содержит в себе достаточно черт, общих с другими, прошлыми, типами, в силу органической преемственности и в виде органических пережитков. Поэтому и войны, специфические для одной общественной формации, продолжают нередко иметь место и в эпохи, характеризующиеся другой общественной формацией, как потому, что эта формация вообще еще не исчезла, так и потому, что нек-рые ее черты вошли в другой формации. Так, рабство, основа античного мира, продолжает существовать и ныне под флагом высоко развитого капитализма:

  • войны, которые Англия ведет в Центральной Африке, носят характер невольничьих, и
  • Германия, овладев Бельгией, во многих случаях уводила ее мужское население в рабство по примеру древних азиатских царей.
  • Точно так же мы встречаем в современную нам эпоху империализма, в общем чуждого стремлению к расширению собственной государственной территории, такие государства, как Польша, которая ищет при помощи войны территориальной экспансии за счет своих соседей, подобно аграрным государствам прежних веков.

При всем том, поскольку в каждую историческую эпоху имеется преобладающий тип общества, этому типу соответствует и война со специфическим содержанием, которая является для данной эпохи характерной. На тех ранних ступенях человеческого развития (примерно, с неолитического века), когда—с развитием орудий и с возникновением охоты и рыболовства, создавшими некоторую связь человека с известной территорией,—вообще впервые стала возможна Война, она носила непосредственно потребительский характер;

  • борьба шла за реки, изобиловавшие рыбой,
  • за леса, в которых можно было собирать плоды и ловить животных и птиц,
  • за поля, на которых росли съедобные растения.

Истощение этих мест, вызванное их абсолютной бедностью или чрезмерным размножением кормившейся на них группы или групп людей (относительным перенаселением), или опустошение их по причине какой-нибудь катастрофы (пожара, наводнения, землетрясения, нападения диких зверей) заставляли людей искать других мест и приводили их в столкновения с другими группами. При примитивности тогдашних орудий побежденная сторона легко могла спасаться бегством и возобновить борьбу за отнятые места. Это делало войны длительными и повторными, но это не были, да и не могли быть, войны на истребление. Пленные часто поедались, но предположения о войнах, предпринимавшихся с целью добычи человеческого мяса, мало обоснованы.

Гораздо вероятнее, что с нек-рым развитием техники целью Войны стали служить

  • орудия,
  • оружие,
  • украшения,
  • одежда (весьма примитивная) и
  • утварь, отнимавшиеся у врагов в виде трофеев.

Благодаря этому в войны вносился новый момент, грабительский, не всегда направленный на задачи непосредственного потребления и постепенно создавший первые формы семейно-родовой, а затем и индивидуальной собственности. «Maxima sua esse credebant quae hostibus cepissent» (они больше всего считали своей собственностью то, что они отнимали у врагов), говорил о древних римлянах знаменитый юрист Гай. Отсюда слово «mancipium»—буквально «взятое руками»,—означавшее в римском праве наиболее полную и свободную форму собственности. С дальнейшим развитием техники, а поэтому и производительности труда, определившим переход к более высоким формам хозяйственной деятельности,—скотоводству и земледелию,—ранние общества начинают обнаруживать признаки классового расслоения в форме образования более влиятельных, более могущественных и более богатых родов.

Война постепенно теряет свой исключительно потребительский характер и приобретает установку на обогащение, подсказываемую как наличием в собственной группе социальной дифференциации, так и некоторым накоплением в других общинах потребительских и производственных ценностей. Войны ведутся не только за

  • пастбищные угодья и
  • пахотную землю,
  • но и за запасы,
  • за посевы,
  • за скот, являющийся как источником пропитания, так и орудием производства, и
  • за орудия производства в собственном смысле,
  • —другими словами, за продукты и орудия труда.

Однако, в них появляется на этой стадии новый момент первоклассной важности: они ведутся уже и за самый источник труда, за человека, за раба, к-рый, однако, на этой стадии является лишь домашним рабом или, скорее, рабыней; мужчины, побежденные в непосредственной борьбе, попрежнему в большинстве случаев умерщвляются из расчета; женщины же, как не принимавшие участия в бою и менее опасные, щадятся и уводятся победителями в качестве наложниц и домашних работниц. Теория, выведенная из института экзогамии и народи, преданий («похищение сабинянок») о войнах ранних обществ за обладание женщинами в целях поддержания рода, по справедливости оспаривается.

Против этой теории говорит не только институт группового брака и полиандрии, но и отсутствие каких-либо доказательств того, что пропорция рождаемости обоих полов была когда-либо иная, чем сейчас; умерщвление же новорожденных детей женского пола у некоторых племен скорее указывает на избыточность женского населения при большей смертности среди мужчин (на войнах, на охотах). Но увод женщин — реже мужчин—побежденного племени в результате победы, несомненно, стал распространенной практикой с того момента, как производительность труда достигла известной высоты, т. е. стала окупать содержание работника с лихвой.

Рабыня занималась, рядом с женщинами племени и рода победителей, домашним трудом — изготовлением одежды и пищи; рабы больше занимались уходом за скотом, ремеслами и проч., как это изображается, напр., у Гомера и в других еще более древних памятниках литературы. Рабство являлось фактором, содействовавшим дальнейшей социальной дифференциации рода и племени. Однако, и на этой стадии общественного развития различие между войнами потребительскими и войнами с целью обогащения, т. е. грабежа, настолько еще незначительно, что потребительский момент продолжает проникать и окрашивать Войну. Это расстояние значительно увеличивается при дальнейшем росте производительности труда, дальнейшем расслоении общества на богатые и бедные роДы и семейства и развитии, на основе этой дифференциации, начатков государственности.

Особенно у кочевых скотоводческих племен и агломератов племен, находящихся на этой ступени развития, войны, предпринимаемые с целью расширения угодьев или выхода из тесных или истощенных районов, легко переходят в войны грабительские, т. е. имеют своей целыо прямое обогащение за счет обществ, стоящих на более высокой ступени развития. У побежденных отнимаются не только пастбища и скот, но и всякое другое имущество, включая сбережения и сокровища, к-рые уже распределяются таким образом, что богатым и командующим родам и даже отдельным лицам из них достается львиная доля. Война для этих родов и лиц является уже выгодным промыслом («одним из искусств приобретения») и поэтому поощряется и организуется ими в пределах, допускаемых материальными условиями и настроением соплеменников или сородичей.

Война принимает исключительно беспощадный и опустошительный характер и ведется в грандиозном масштабе вплоть до собственного истощения. Таковы были завоевательные походы Чингис-хана, Тамерлана, Атиллы, Батыя и других азиатских кочевников. Такими же по существу были и походы Александра Македонского. В этих походах

  • мужское население истреблялось,
  • сгонялось с мест или
  • облагалось податями и данью,
  • селения разрушались до тла и
  • расхищались, а

женское население соответствующих возрастов распределялось по родам и семействам в качестве наложниц и домашних рабынь.

У оседлых, занимающихся еще и земледелием, обществ, в к-рых государственность, благодаря более сильной дифференциации классов, приняла более твердые и определенные формы, напр., в древней римской общине, Война имеет своей основной задачей расширение территории и диктуется не столько абсолютной нуледой в земле, сколько земельными аппетитами богатых родов, к которым часто присоединяются и фискальные интересы правящих кругов (включая жреческое сословие). Победители отнимают у побежденных земли, распределяют их мжду собой и обрабатывают, их при помощи туземного же населения, превращаемого в несвободных; в. других случаях земли остаются у побежденного населения, которое платит новым владельцам частью урожая и натуральными повинностями.

Норманские завоеватели Англии применяли первый метод; арабские завоеватели Испании—второй. Но на этой же стадии развития возникает и широкая практика обращения мужских пленников в рабство, и войны первоначально заканчиваются, а затем постепенно начинают даже предприниматься с целью увода пленных—иногда целыми племенами и народами—в страну победителей, где их в качестве рабов применяют на особо тяжелых и особенно больших работах, реже в ремеслах и профессиях. Войны, продолжая носить территориально — завоевательный характер, вместе с тем приобретают экономический характер, становясь средством для добывания живого орудия Tpyfla(instrumentum vocale)— человека.

В маленькой Спарте все сельское хозяйство, к-рым жило государство, велось руками илотов—пленников, обращенных в рабство, и руками рабов же (отдельно от крепостных колонов) обрабатывались латифундии и эксплуатировались естественные богатства Италии и ряда провинций в последние века республики и позже. Особенно грандиозные размеры крепостной и невольничий труд принял в древних азиатских, частью аграрных, но частью также и торговых деспотиях (Вавилонии, Ассирии, Персии, Египте, который тоже можно причислить к Азии), воздвигших на порабощении покоренных .народов огромные империи с очень высокой цивилизацией: только благодаря применению в гигантских размерах труда пленников и побежденного населения, в этих бедных дождями странах и стали возможны те колоссальные оросительные и дорожные сооружения, на основе которых сложилась и выросла их исключительно высокая материальная и духовная культура.

Наконец, в войнах общин, стоявших на более высокой ступени развития,—общин, к-рые, благодаря своему географич. положению, имели, преимущественно, торговые интересы и которые сохранили нередко еще и родовой быт, но с весьма сильным классовым расслоением, а потому и установившимися формами государственности, — в войнах таких общин преобладает, в ряду всех прочих, новый момент, момент грабежа в «августиновском» смысле, но не в целях потребления или производства, а в целях обмена и торговли. Самый обмен и торговля, которые они ведут собственными или чужими продуктами, немногим лучше грабежа, так как базируются на насилии и обмане.

Преимущественно это общины, расположенные на берегу моря или на островах, как, напр., общины финикиян, египтян, ранних норманнов, обитателей британских островов («fuerunt summi latrones in mari», говорили о последних летописцы); но были общины торгового типа и на больших континентальн. путях, как, н апр., арабские, к-рые впоследствии вышли и на морскую дорогу, и их войны носили тот же комбинированный характер. Это была смесь войны, торговли и грабежа, которую Гёте сформулировал в известном двустишии: «Krieg, Handel und Piraterie—dreieinig sind sie, nicht zu trennen» (война, пиратство и торговля триедины суть и нераздельны). Предметами этой триединой предприимчивости были не только товары, но и живые люди, которые в качестве невольников публично продавались на всех рынках.

Войны не исключали и территориально-завоевательного момента в форме колонизации.

Финикияне, например, развивали большую колонизаторскую деятельность и основывали свои фактории и поселения не только на близлежащих островах, но даже на европейском материке (например, в Южн. Италии и далее на берегах Британнии). Норманны же проникали как на отдаленные острова (британские, Исландия), Так и в самые отдаленные страны континента, вплоть до Италии и Балкан. Такова многообразная установка войны у первобытных обществ (бесклассовых или со слабым классовым строением), принадлежащих к предыстории, но встречающихся и в более поздние эпохи истории, и у государств, покоившихся на рабском, позднее на крепостном или полукрепостном труде покоренных народов. В этих государствах общественный строй нередко принимал феодальную форму (Вавилония), наиболее нам знакомую, однако, по ее средневековым образцам в Европе.

При присущей этой форме системе мелкого натурального хозяйства на основе закрепощенного труда и мелкого производства на цеховой основе и раздробленности государственной власти на множество мелких центров на частно-правовой основе, сама Война превращается в ряд мелких междоусобиц, принимающих, однако, порой широкий характер в зависимости от тех или иных временных комбинаций между феодальными властелинами (войны бургундцев с норманнами, Война алой и белой розы в Англии). Войны в миниатюре воспроизводят аграрные войны земледельческих обществ, потому что ставка делается на приобретение новых земель с их крестьянским населением, которое, однако, не обращается уже в рабство, а прикрепляется к земле или даже оставляется свободным, но обязанным разными повинностями в отношении местного сеньера.

Долгое время феодальное общество покоится исключительно на труде крестьян: лишь постепенно вновь возникают города с промышленностью и торговлей. Войны ведутся между сеньерами с их вассалами и между сеньерами и королем (в одиночку или в коалиции): они менее кровопролитны, чем войны предыдущих периодов, т. к. они ведутся не массами, а небольшими, по большей части, рыцарскими дружинами и их челядью, но они чрезвычайно опустошительны, так как сопровождаются безудержным грабежом, составляющим их «душу». От них страдают, прежде всего, крестьяне, восстаниями которых, переходящими в настоящие гражданские войны, отмечены средние века. С развитием городов от этих нескончаемых войн страдает также купеческое и ремесленное население, к-рое вообще подвергается сильной эксплоатации со стороны феодальных господ.

Т. к. существование города зависит от снабжения его деревней, а деревня находится под контролем феодальных владельцев, то последние имеют возможность эксплуатировать города, сверх всяких фискальных норм, еще и экономически. Наконец, феодальный сеньер, распоряжаясь своей территорией, облагает по своему желанию провозимые по ее дорогам продукты и товары пошлинами и поборами, а нередко и сам выходит на широкую дорогу грабить купеческие караваны. К войнам между феодальными элементами присоединяются, так. обр., еще и войны городов против феодалов за свободу от поборов, вымогательств и грабежей. Позднее города заключают союзы с королями или с особенно сильными сеньерами и совместно с ними ведут войну на истребление или укрощение вассалов.

Расслоение среди самих феодалов на почве обнищания тех или иных родов или семейств создает многочисленный элемент безработных и безземельных рыцарей, которые служат в руках крупных сеньеров удобным материалом для организации и осуществления больших территориально — завоевательных походов за пределами своих стран:

  • таков был поход Вильгельма нормандского на Англию;
  • таковы же были, по существу, крестовые походы.
  • Среди побудительн. мотивов в последних фигурирует, однако, и торговый интерес—интерес торгового капитала, давшего значительного развития и влияния на юге Франции и севере Италии, к отвоеванию путей на Восток у арабов и Византии.
  • Те же интересы торгового капитала лежали в основе вековой борьбы между Англией и Францией (за обладание Фландрией) и
  • бесконечных междоусобиц городов северной и средней Италии.
  • Таким образом, с войнами феодальных помещиков переплетаются войны торговой, отчасти денежной, буржуазии, которая приобретает все большее влияние и, нуждаясь в свободном и едином рынке, помогает королям создавать национальные государства.

С преодолением феодализма абсолютизмом, использовавшим для этого помощь городов и крупного торгового капитала, последний получает решающее значение в определении содержания и направления войн. Войны территориального характера, подсказываемые аграрными интересами континентальных государств, продолжаются— в особенности, к востоку от Эльбы. Идет германская — в частности, прусская—экспансия за счет слабых литовских и других пограничных племен; Пруссия, Польша и Московская Русь беспрерывно воюют между собою за захват земель и крестьян. На Западе, однако, с открытием Америки и новых морских путей к южно-азиатским побережьям и островам, войны воспроизводят на более высокой ступени торговые войны древнего периода истории.

—Испания и Португалия, проявившие наибольшую инициативу в новых открытиях как наиболее близкие к открытому морю государства, к тому же заинтересованные в уничтожении итальянской монополии в торговле (все более, впрочем, падавшей) с Востоком, а за ними—Франция, Голландия и Англия, примыкающие к Атлантическому океану, устремились к захвату новых земель, изобиловавших несметными богатствами, и пришли в столкновение друг с другом за монополию в эксплуатации их. 16, 17 и часть 18 веков насыщены грабительскими войнами колонизационного типа и войнами за гегемонию на морских путях между указанными государствами.

Прежде других этими войнами выбиваются из строя Испания и Португалия, не имеющие гинтерланда и поэтому лишенные возможности производительно использовать свои новые богатства; за ними следует Голландия, морские пути которой контролируются Англией, и дальнейшая борьба за первенство идет в различных формах и по различным поводам между Англией и Францией и заканчивается лишь в начале 19-го столетия (Наполеоновские войны). Скандинавский север Европы вместе с северной частью Германии также участвуют (16 и 17 вв.) в этой борьбе за первенство между обеими западными державами, в качестве союзников тех или других партнеров,—главным образом, Голландии и Англии. Они вместе приобщаются и к т. н. реформации, этой новой вере торгового капитала, к-рому мешает застывшее в феодально-помещичьей и бюрократической замкнутости папство.

Они завязывают борьбу с исключенным из нового торгового оборота югом Германии, который присоединяется к папству и получает поддержку со стороны Франции, где феодальные сословия сохраняли свое могущество в центре, несмотря на развитие городов и торговых интересов в западных и южных частях страны. Тридцатилетняя война, религиозная по форме, была по существу столкновением между новым торговым капиталом, питавшимся с Атлантического океана, и старым, потерявшим сухопутную торговлю с Востоком и объединявшимся для обороны с феодальными элементами. Такой же характер носили гражданские войны во Франции 16 и 17 веков (гугенотские войны, восстания камизаров и пр.).

Войны торгового типа носят чрезвычайно грабительский и опустошительный характер, так как имеют целью исключительно добычу материальных ценностей или устранение с пути соперников. Уничтожаются целые народы и государства в далеких странах (Перу, Мексика), захватываются и предаются грабежу огромные территории, воздвигаются крепости— фактории, откуда продолжаются военно-грабительские операции и куда завозятся награбленные ценности, восстанавливается рабство, где это возможно по местным условиям, а в тех случаях, когда туземное население оказывается к этому непригодным, в колонии ввозятся рабы из других частей света — в частности, из Африки. Это кладет начало огромной торговле невольниками, для чего производятся разбойничьи набеги на африканские берега с увозом людей и создаются специальные невольничьи флоты, которые перевозят живой товар на колониальные рынки.

Одновременно, в порядке конкуренции, идет кровавая борьба между европейскими соперниками, которая тоже ведется в варварских формах, за обладание колониями, за монополию торговли колониальными продуктами и рабами, за право транспорта их на судах той или другой национальности, даже за право приема страхования судов и фрахтов, идущих под тем или другим флагом. С колониальными войнами сочетаются нередко войны военно стратегического характера для обеспечения «естественных границ» (Франция 17 в.) или путей сообщения с колониями, как это можно видеть на примере истории распространения британских владений вокруг Африки и в бассейне Индийского океана. Эти многочисленные опорные пункты для английского флота и товарообмена добывались либо прямым захватом у туземных народов, либо—что чаще, в виду сравнительно позднего выхода Англии на путь самостоятельных колониальных завоеваний—путем отнятия их у европейских соперников в результате Войны с ними.

В период меркантилизма к колониальным Войнам, накладывающим печать на всю эпоху торгового капитализма на Западе, присоединяются еще Войну за торговый баланс и за право торговли в стране противника теми или другими изделиями и продуктами. Такова была десятилетняя Война за «Испанское наследство», давшая Англии не только Гибралтар и Минорку, но и преференциальный тариф по ввозу в Испанию; равным образом, т. н. Война за «Австрийское наследство», длившаяся, около восьми лет, была со стороны Англии вооруженным вмешательством за сохранение своих торговых привилегий во Фландрии, которым угрожала отмена в случае победы Франции. В период господства промышленного капитала (19-й век) Войны, характерные для обществ предыдущих формаций, конечно, продолжались в силу неравномерного экономического развития капиталистического мира.

По-прежнему происходят Войны

  • за право торговли,
  • за торговые привилегии,
  • за таможенные тарифы (войны Англии с Китаем
  • за открытие портов, аналогичная Война Америки с Японией, борьба между Пруссией и Австрией за преобладание в германском таможенном союзе, окончившаяся В.1866 года).
  • По-прежнему захватываются и подвергаются грабительской эксплуатации колонии, продукты к-рых поступают на мировой рынок (Франция—в Алжире, Тунисе, Мадагаскаре, Бельгия—в Конго, Италия—в Эритрее), и
  • попрежнему ведется вооруженная борьба за территорию государствами с преобладающим аграрным и аграрно-помещичьим строем (юнкерская Пруссия в Германии, Россия в Средней Азии, Соедин. Штаты на северо-американском материке).

Однако, к этим войнам присоединяются в данный период Войны нового типа, которые, переплетаясь с торговыми Войнами, с одной стороны, и с Войной более поздней фазы, характеризуемой господством финансового капитала, с другой, имеют ту особенность, что подсказываются интересами промышленности. Это, во-первых, Война за рынки сбыта, вызываемые как абсолютным ростом промышленности в наиболее развитых капиталистических странах, так и относительным сужением наличного рынка, благодаря воздвигаемым повсюду высоким таможенным барьерам, и отличающиеся от чисто торговых Войн тем, что установка их на завоевание рынка определяется не общими интересами торгового капитала, а конкретными потребностями промышленного капитала.

  • Таковы были бесчисленные войны, к-рые Англия вела в течение десятилетий на африканском материке во имя «цивилизации»:
  • за миссионерами, проповедывавшими христианство и христианские добродетели,
  • шли караваны с бумажными материями из Ланкашира, к-рыми заставляли туземцев прикрывать свою «наготу».

Такова была также война Англии с Китаем за опиум:

  • пушками англичане заставили китайцев допустить законную и свободную торговлю этим продуктом англо-индийских плантаций.
  • Во вторых, это были Война за сырьевые рынки, также определявшиеся нуждами промышленности данной страны.
  • Война Англии в Египте, а затем в Судане имели своей целью, кроме обеспечения средиземноморского пути в Индию, также удовлетворение потребности в хлопке ланкаширских фабрикантов.
  • Аналогичным образом завоевание Марокко французами вдохновлялось, между прочим, и желанием заполучить в монопольное пользование огромные местные залежи железной руды.
  • Многочисленные столкновения Соед. Штатов с Мексикой и Венесуелой диктовались нефтяными интересами первых.

Если все же войны промышленного типа были не столь многочисленные и велись преимущественно на периферии так называемого культурного мира, то это объясняется установившимися к этому времени особыми политическими условиями в виде системы союзов и соглашений, создававших угрозу всеобщей Войны при малейшей неосторожности. Конфликты поэтому не доводились до открытого вооруженного столкновения, а разрешались либо в рамках т. н. таможенных войн (Россия и Германия в 80-х годах), либо путем использования временной слабости контрагента (торговый договор, навязанный России Германией в 1904 во время Русско-японской Войны) или не разрешались вовсе, а переходили в состояние хронической и скрытой борьбы, ждавшей лишь удобного случая и более благоприятной конъюнктуры, чтобы вылиться в открытую Войну (борьба Сербии против Австрии за возможность свободного экспорта ее сельскохозяйственных продуктов).

Этот же момент задерживал развязку Войны в последующий период, период финансового капитала, когда борьба за сырьевые рынки и рынки сбыта переплелась с борьбой за рынки и сферы влияния для экспорта капитала и продуктов связанной с ним тяжелой промышленности. И в этот период Войны, являвшиеся результатом этой борьбы, велись, гл. образом, на периферии: война в Египте, представлявшем, кроме рынка снабжения английской промышленности хлопком, еще и большое поле для приложения капитала в области ирригации и того же хлопкового дела, была еще больше войной финансового капитала, чем промышленного; ближайшим стимулом к Русско-японской Войны также были интересы русского финансового капитала, искавшего приложения в области лесных концессий в Маньчжурии; наконец, Война Англии с бурами была в чистейшей форме Войной англ. финансового капитала, стремившегося к овладению трансваальскими золотыми россыпями.

Но между «культурными» народами Война задерживалась вышеуказанным фактором, что не мешало, однако, миру несколько раз находиться на краю ее. Борьба соперничающих капиталов принимала острые формы в Китае, где каждая держава искала в какой-либо части страны обеспечить за собой монопольное или преимущественное право разрабатывать горные богатства и строить железные дороги при помощи своего отечественного капитала, но опасность ее удавалось притуплять созданием концернов, до поры до времени примирявших антагонизм. Значительно острее и опаснее была борьба соперников в других частях света—

  • в Марокко между французским и германским капиталами,
  • в Персии между капиталами русским и английским,
  • в Передней Азии (вокруг Багдадской ж. д.)
  • между капиталами английским и германским: здесь дело не раз едва не доходило до мировой Войны, пока в 1914 Война действительно не разразилась, охватив почти весь капиталистический мир и связав воедино все те многочисленные и разнообразные моменты, которые определяли характер конфликтов между отдельными государствами.

Если со стороны крупнейших западных государств (включая Америку), в ней участвовавших, она была Война в интересах финансового капитала, т.е . войной империалистской в прямом смысле этого слова (хотя даже для Англии она была также и торговой),

  • то для России, стремившейся к захвату Галиции и проливов, она в значительной мере была Войной смешанного финансово-аграрно-торгового типа;
  • для Сербии, добивавшейся освобождения ее связи с мировым рынком от австрийской опеки и выхода к Адриатике,— войной торгового капитала (связанного, впрочем, с аграрным);
  • для Турции, искавшей «округления» своей территории за счет Кавказа и своих старых балканских соперников, — Войной территориальной, и т. д.

Это была универсальная по своему комбинированному характеру Война, определявшаяся в своей установке для каждого из ее участников преобладающими интересами его господствующего класса. В основном она все же была войной финансового капитала как потому, что центральным стержнем ее была борьба между главными империалистическими государствами за мировой рынок для экспортирования капиталов и продуктов связанной с ними тяжелой промышленности, так и потому, что все остальные участники Войны получили возможность вести свои партикулярные Войны лишь в качестве наемников и ландскнехтов этих главных государств.

Так. обр., Война имеет за собой длинную социальную историю, содержание которой определяется в каждый данный момент теми специфическими задачами, которые она призвана осуществлять в интересах того или иного общества и правящего класса. Именно из этого факта, т. е. из того, что Война имеет большую историю и сама занимает чрезвычайно большое место в общей истории человечества, философы известной школы умозаключали о «воинственной» природе человека (хотя они тут же, вращаясь в порочном кругу, делали обратный вывод об универсальности и непреложности Войны на основании предположительной воинственности человека), а социологи строили аналогию с биологическим законом борьбы за существование, который будто бы распространяется и на человеческие общества.

На деле война, как мы теперь видим, диктуется законами не индивидуальной психологии и не биологией, а специфически-общественными, точнее, экономическими, законами. В отношении первобытных обществ, которые не знают ни классовых делений, ни, тем более, классовых противоречий и, действительно, поглощенных без остатка борьбой за свое физическое существование, но было бы, на основании ложной аналогии, говорить с некоторой видимостью оправдания (хотя на деле совершенно неправильно) о каком-то биологическом или индивидуально-психологическом законе, лежащем в основе их Войн. Но по мере роста классового расслоения и развития классовых противоречий отличительный характер Войн как орудия экономических интересов правящих групп и классов выступает все яснее и принимает форму продолжения вовне той же экономической политики, какую эти группы и классы ведут внутри общества.

Из этого следует, что Война между классовыми обществами являются в действительности не Войной между обществами как таковыми, а Войной между господствующими классами данных обществ, в которых остальные классы участвуют (создавая видимость Войны между целыми обществами) лишь в качестве материально и идеологически подчиненных классов. Конечно, у обществ, подвергающихся нападению, на карте как будто стоят уже интересы не одного класса, а высший интерес всего общества, его существование. Но поскольку речь идет о войне как организованном насилии, нападающая сторона сама находится в положении, при котором на карте стоит все ее существование, а не только вопрос об осуществлении тех или других классовых интересов; поскольку же речь идет о войне как конфликте, она со стороны обороняющегося общества вызывается интересами господствующего класса в такой лее мере, как и со стороны нападающего, что доказывается его действиями в случае победы.

0 0 голоса
Рейтинг статьи
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Старые
Новые Популярные
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
]]> Medium Rectangle medium-rectangle publish 2022-06-29 13:22:29 2022-06-29 13:22:29 loggedin is 0 plain 0 0 0 0 0 0 <_edit_last type="string">7 post_top Before Content ad_1270 before-content
Не копируйте текст!
0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x
Прокрутить вверх